Культура и государство: кто куда вмешивается?

Суд над искусством вновь ставит вроде бы старый вопрос: должно ли государство вмешиваться в культуру? Какие формы участия государства в художественной сфере приемлемы? Причем я не хочу скатываться в идеологический холивар, а остаться на исключительно прагматических позициях. Хочу поискать ответ: как должны строится взаимоотношения государства и искусства, чтобы последнее активно развивалось и выдавало на гора все новые и новые достижения человеческого духа.

Самая популярная точка зрения на этот вопрос — искусство должно быть служанкой государства. Две трети жителей страны выступают за введение цензуры (по данным Левада-центра), а что такое цензура? Это контроль государственных органов над содержанием произведений искусства. Еще больше, я уверен, выступают за то, чтобы искусство финансировалось государством. И если тот же Гельман против цензуры, то точно за то, чтобы участвовать в освоении бюджетов — и не важно, федеральный ли это бюджет, или бюджет Пермского края. Те же две трети, можно предположить, выступают за то, чтобы государство занималось кадровой политикой в учреждениях культуры. Похоже, общество почти едино во мнении, что государство должно активно вмешиваться в культурную жизнь, должно иметь четкую политику в отношении искусства. Немного лишь расходятся мнения о том, как глубоко должно государство проникать в искусство.

Я же хочу представить контр-аргументы этой точке зрения. И, повторюсь, опять же исходя из того, что искусство должно активно развиваться.

Почему государство не должно вмешиваться в сферу культуры?

Первая причина кроется в природе искусства. Невозможно создать единые и универсальные критерии оценки произведений искусства. Сезанн умер в нищете, над его полотнами смеялись не только представители академической школы и добропорядочная парижсякая публика, но и друзья (то же Золя) и имперссионисты, которые должны были быть ему близки по духу. Ан нет. Сезанн умер в нищете, прожив жизнь на пособие, которое оставил ему отец, а через каких-то полвека после смерти его картины вошли в список самых дорогих произведений искусства. И это только один пример.

Вопрос даже не в том, что вкусы меняются. Вопрос в релятивизме искусства. Движущая сила искусства в том, чтобы искать совершенства, в том смысле, что стиль, эпоха в искусстве создает совершенную картину мира, со своими законами и критериями оценки самой себя. Но следствием совершенства оказывается закрытость. Критерии достигшего совершенства классицизма не годятся для оценки произведений хотя бы античности. Уже доказанный факт, что античная скульптура не была монохромной. А представьте себе Венеру Милосскую с руками и ногами, да еще разукрашенную как веселый ситчик! Вряд ли творение античного автора можно будет признать верхом совершенства. Верно и обратная перспектива. Как с помощью критериев классицизма оценить импрессионизм? Да никак.

Но стремление искусства к совершенству порождает противоречие. ДОстигнув совершенства искусство перестает развиваться, лишается своей движущей силы, произведения становятся мертвыми и безжизненными, искусство умирает. Нужен новый импульс, движение к новому совершенству.

И теперь представьте, что государственный орган вырабатывает четкие критерии оценки произведений искусства. Раз и навсегда дает однозначный ответ на вопрос «Что такое хорошо и что такое плохо?», составляет реестр произведений — образцов для подражания. Мало того, что часть, и возможно — бОльшая часть, произведений искусства выносится за скобки, оказывается вне закона. Даже та стилистика, которая умещается в рамки государственного стиля, оказывается более не в состоянии рождать новые живые, пульсирующие произведения искусства. Поскольку любое живое произвдеение искусства угражает целосности и законченности государственного стиля, легитимных критериев оценки.

Быть может остановится на модели Гельмана — всем давать и ни с кого не спрашивать?

Тут мы подходим ко второй причине, которая касается природы государства. Государственный аппарат — крайне не эффективная махина. Лишь 25% поручений президента исполняются вовремя, а какая доля из них вообще не исполняется? Было время, нынешний президент курировал национальные проекты, и какова эффективность тех триллионов рублей, что были вбуханы в эти проекты? Кто нибудь видел иные результаты, кроме нескольких ноутбуков, выданных вузам и огромного количества почетных грамот, врученных учителям, врачам и прочим соцработникам?

Вы посмотрите на нынешних управленцев! На тех, кто сегодня принимает решения. И вы увидите, что исполнитель блатных песен и прочего тюремного репертуара, закрывающий детские спектакли, где в названии есть слово «голубой» — это не исключение, а правило.

Вертикаль власти как концепция управления предусматривает, что все управляющие решения и контроль за их исполнение исходят сверху. Очередная сказка про «доброго царя», в которое верит большинство. И ведет себя так, будто это — правда. Не выплатили зарплату на заводе? — Давайте перекроем федеральную трассу, пусть Путин приезжает разбираться! Вырубают деревья во дворе? — Давайте на них наклеим портреты Путина! Не горит лампочка в подъезде? — Догадайтесь с трех раз, кому надо написать письмо.

В вертикали власти все решения, исходящие снизу отсекаются. Есть только один способ провести «низовое» решение — оно должно быть одобрено сверху. То есть надо создать канал сбора и передачи наверх всех гражданских инициатив, чтобы они там одобрялись и спускались с ярлыком одобрения вниз.

Но насколько эффективна такая система? Без идеологии, просто как механизм работы государственного аппарата? Простой пример. В стране 85 субъектов федерации. Давайте предположим, что Президент еженедельно контролирует каждого губернатора. Лично беседует с ним по скайпу в течении получаса. Умножаем 85 на 30 минут, получаем 42 часа. Это уже полноценная рабочая неделя. На другие дела не остается времени. Добавим сюда министров и понимаем, что мы достигли физического предела управления.

Пытаемся решить эту задачу. Создаем дополнительное передаточное звено: институт федеральных инспекторов. А если говорить не о контроле за губернаторами, а об управлении государством, государственными служащими, учителями, врачами, налоговыми инспекторами и гаишниками, то сколько передаточных звеньев у нас выходит? Десять? Двадцать? А ведь каждое передаточное звено — это потери сигнала, шумы, прочий управленческий «люфт»: кто-то не понял что ему сказали, кто-то понял как-то по-своему, кому-то дали взятку и потому он понял совсем наоборот. В итоге прохождения через двадцать передаточных звеньев уровень шума и управленческого «люфта» значительно превосходит уровень управляющего сигнала и управляющего воздействия. Я вполне верю, что Путин с Медведевым искренне хотят искоренить взятки гаишникам и прочим санитарным инспекторам. Но при такой системе это просто невозможно.

Двигаемся дальше. Может быть надо устранить «управленческий люфт» и искажения сигнала? Опять му упираемся в вопрос физическим пределов управленческих воздействий. Кто будет контролировать? Создать еще одну управленческую структуру с четко выраженной контрольной функцией? Так для нее тоже нужны управленческие ресурсы. А если этих ресурсов нету? Да и если президент и правительство не может справится с управлением одной лошади, то кто сказал, что оно справится с управлением двумя лошадьми? Ведь контролирующий орган — это точно такой же орган государственного аппарата, как и институт губернаторства. Мы его клонируем, наделим другой функцией, но проблемы физического предела управления он не решит.

Может надо создать некое «идеальное» государство и это идеальное государство справится с задачей?

Считается, что в государственном строительстве задача создать стабильную, жесткую структуру, с хорошей системой стратегического планирования, прозрачностью работы. Но все попытки оказываются тщетными. Мир ведь не задан раз и навсегда. Мир меняется. Выплюнул вулкан Эйяфьятлайокудль и парализовал на пару недель все авиасообщение в Европе. И ведь это мелочь по сравнению с другими глобальными изменениями, хоть в экономике и социальной сфере, хоть в нерукотворных сферах климата. Государство надо делать не жесткой матричной структурой, задача не в том, чтобы создать совершенную и законченную конструкцию, а в том, чтобы создать адаптирующуюся конструкцию, легко приспосабливающуюся к меняющимся условиям.

Ошибка в том, что мы пытаемся сконструировать табуретку там, гда надо создавать велосипед. Мир движется вдоль оси времени, а табуретка при этом — не лучшее средство передвижения. Стабильность для социальной сферы — это не монументальность каменной глыбы, а устойчивость динамического равновесия. Представьте себе беговую дорожку. На такой дорожке легче удержать равновесие на велосипеде, чем пытаться найти устойчивое положение табуретке.

В итоге имеем ситуацию, описываемую пословицей: куда ни кинь — всюду клин. Поэтому даже если мы выделим на все искусства четверть бюджета страны, расцвета искусств мы не получим.

Похожие статьи:

Leave a reply

You must be logged in to post a comment.